Почему же случилось так, что многократно заявленные цифры в итоге не сошлись? Тому есть несколько причин.
Ключевая из них заключается в том, что "верифицированные", то есть сверенные сторонами, списки пленных и заключённых были утверждены ещё весной-летом, а за полгода ситуация существенно изменилась. В частности, многие из тех, кто содержались в украинских СИЗО, нашли способ обрести свободу.
"Есть группа дел, по которым СБУ прокуратуру, можно сказать, подставила. Дело в том, что функции СБУ заканчиваются на этапе досудебного следствия, а вот за приговор отвечает уже прокуратура, - поясняет пожелавший сохранить анонимность сотрудник правоохранительных органов. - То есть, на том этапе, когда обвинительный акт ушёл в суд, в СБУ умывают руки – дальше всё это уже не их печаль. А во многих таких случаях материалов в деле на самом деле кот наплакал: личное признание, которое подозреваемого "убедили" подписать тем или иным путём, ну и ворох ещё какой-то "левой" бумаги, типа каких-то осмотров места происшествия через месяц после самих событий и подобного, которое, вообще говоря, ничего не доказывает. Признания в принципе достаточно, но беда в том, что в суде многие обвиняемые от своих слов отрекались, и прокуратура оказывалась у разбитого корыта".
Иными словами, уже в ходе слушания дела в суде нередко выяснялось, что доказательств, достаточных для обвинительного приговора, попросту нет. Всё, что могла в этой ситуации прокуратура – это бесконечно затягивать слушания в надежде, что обвиняемые всё-таки передумают и признаются. Однако признаваться хотели не все.
"С самого начала все рассчитывали на обмен. Я, когда меня брали, вообще бодро себя чувствовал - думал, сидеть буду месяц, максимум два, потом обменяют, родным то же самое говорил, - рассказывает один из заключённых Одесского СИЗО, который, кстати, в списки нынешнего обмена не попал. – И действительно, были сигналы, что да, всё "на мази", вот-вот обмен. В 2016 году говорили: до нового года – точно уходите на обмен. Мы даже вещи спаковали, попрощались со всеми. Потом сказали: до рождества. Потом – ну, до старого Нового года. А потом мы уже даже и не очень спрашивали...".
В этой ситуации многие из тех, кто не соглашались давать признательные показания из идейных соображений, постепенно начинали относиться к этой идее всё с меньшим скептицизмом.
"СИЗО – это такая сказка о потерянном времени. Ты сидишь, там идёт жизнь, и ты совершенно не знаешь, когда это всё закончится, - рассказывает наш собеседник-заключённый. – Страшна даже не сама неволя, страшна неизвестность. У меня суды длятся уже два года. Причём уже почти год дело фактически не рассматривают: раз в два месяца вывозят в суд, "закрывают" ещё на два месяца – и всё. Конца и края этому не видно. Слышал о человеке, не из наших, уголовного: он просидел в СИЗО восемь лет, пока шли суды, и, наверное, сидел бы и сейчас, если бы не умер от туберкулёза, который тут же и заработал".
По обоюдному согласию
Для гособвинения многочисленные дела, не имеющие судебной перспективы, были, что называется, камнем на шее. В этой ситуации идея компромисса напрашивалась сама собой. Обвиняемый соглашается сознаться в том, что сделал, а в обмен получает наказание "мягче мягкого" – скажем, условный срок. Подобные сделки проделывались и ранее, однако, скажем, в 2014 или 2015 году одного признания для этого было как правило маловато: требовалось дать ещё показания на других "сидельцев", а предать товарищей многие не могли. В 2017 году это уже зачастую не требовалось.
Так, буквально накануне подобным образом освободился организатор протестных акций в Ровно Юрий Клейнос, получивший пять лет с отсрочкой приговора.
В других случаях даже реальный, а не условный срок, нередко означал освобождение в зале суда. Дело в том, что многие заключённые уже провели под стражей 2-3 года, что, с учётом отменённого, но всё ещё действующего в ряде случаев "закона Савченко", эквивалентно 4-6 годам лишения свободы по приговору суда. Именно столько дают сознавшемуся заключённому – и он выходит на свободу "по отсиженному", либо отправляется обратно в СИЗО, чтобы досидеть "недостающие" месяц-другой.
В 2017 году таких случаев было уже несколько. К примеру, так вышли на свободу в ноябре Шикин, Родин и Бирюков, якобы планировавшие в 2014 году устроить взрыв на Центральном автовокзале в Одессе. И хотя им "светило" до двенадцати лет лишения свободы, благодаря сделке со следствием они получили по 4 года и 2 месяца (Бирюков – 4 года и 8 месяцев как ранее судимый) и вышли на свободу (Бирюкову остаётся досидеть ещё месяц).
Следует подчеркнуть: в целом ряде случаев эти люди ещё зимой не планировали сознаваться, рассчитывая на обмен. И поэтому уже весной попали в "верифицированные" списки. Однако после освобождения в обмене они, конечно, уже не нуждались.
Более того, в целом ряде случаев многие попавшие в списки люди ещё находились в СИЗО, однако уже договорились с правоохранителями о своём скором освобождении по одной из вышеописанных схем. В этой ситуации идея с обменом, после которого они оказались бы надолго отрезаны от родных городов, семьи, друзей и вынуждены были бы начинать жизнь фактически с нуля на новом месте, не вызывала особого энтузиазма.
Именно поэтому Украина физически не могла выдать на Донбасс всего заявленного количества лиц. Причём, по имеющейся информации, изначально "недостача" была куда больше заявленного. А это грозило конфузом: украинская сторона рисковала нарваться на обвинения в "срыве обмена", который, как мы уже ранее писали, был согласован в ходе переговоров на самом высоком уровне – между Москвой и Вашингтоном.
Антикризисный менеджмент
Казалось бы, проблему можно было легко решить: в общем и целом, в "верифицированных" списках была лишь примерно половина от общего числа заключённых, освобождения которых хотели бы сепаратисты. Однако далеко не всех из них Украина была готова освобождать. Причём каких-то внятных объяснений, почему одних людей СБУ (а именно оно курировало "согласование" списков) соглашалось обменять, а других - нет.